Правдивый сказ об Иване-царевиче и Драгомире-королевиче. сказка для взрослых - Александра Треффер

– А где Ворон? – поинтересовался Иван, входя в апартаменты друга.

– Улетел, – озабоченно отозвался Елисей. – Дела у него какие-то. Ох, не люблю я, когда он покидает дворец, боюсь, не убили бы, али не словили.

– Да ладно тебе, Сань, – удивлённым тоном сказал Голоднов, – он мужик крепкий, неглупый, с чего бы ему попасться?

– Сам понимаю, да всё равно тревога гложет. Как Марьюшка?

Глаза Ивана подёрнулись мечтательной поволокой.

– Уснула, – улыбаясь, ответил он. – Всё читать меня учила, а потом глазки слиплись совсем, пришлось уложить.

Елисеев тоже усмехнулся.

– Ты ей всех мамок-нянек заменил, Ваня, – шутливо сказал он. – Полюбила она тебя.

– Я её тоже. Очень, – тихо признался мужчина.

И заговорил чуть громче и горячее:

– Видишь ли, Саш, я всегда дружить хорошо умел, а вот любить так, чтобы сердце сжималось, не мог. И думал, что обделила меня жизнь этим чувством. К маме был привязан, конечно, но это другое. А Марьюшка…

Он замолчал, не зная, как выразить свои переживания. Царь положил руку другу на плечо.

– Я понимаю. Сам до Василисы не знал, что можно так прикипеть к человеку, чтобы быть готовым жизнь за него отдать. То ли до возраста это не пробуждается, то ли сам мир наш так действует. Думается мне, кто был плохим, хуже здесь становится, а хороший – лучше. Мыслю я, сказка это.

– Точно, – рассмеялся Иван.

И Саша присоединился к его веселью.

Стояли тёплые сумерки. Около небольшой запруды молчали двое мужчин. Одному было за пятьдесят, он сидел, охватив колени и опустив на них подбородок, а другой – дед лет семидесяти время от времени закидывал уду, сняв с неё прежде окунька или плотвицу.

– Так и будешь молчать, тятя? – угрюмо спросил первый.

Второй покосился на него, но не сказал ни слова.

– Что ж ты гонишь меня от себя, словно супостата? На что огневался?

В ответ снова прозвучала тишина.

– Я худого никому не делаю, за что же ты сердишься столько лет?

Наконец, послышался глухой голос старика:

– За непокорность твою. Говорил же я, кудеса – не божеское дело. Почто ослушался родного отца, не захотел честным трудом жить?

– В чём же я нечестен, тятенька? Людям помогаю….

– Нечистому ты помогаешь, вот кому! Посмотри, что он с тридесятым государством содеял. Я всё сказал, уйди с глаз моих!

– Эх, тятя…

Поднявшись, мужчина вытер глаза шапкой, и с места, где он только что стоял, взмыла чёрная птица. Покружившись над водой и каркнув на прощание, она улетела. Старик плюнул через плечо, перекрестился и вновь закинул удилище, забыв снять с крючка рыбу.

А Ворон направился ко дворцу. Опустившись у крыльца, обернулся он человеком и, всё ещё отирая глаза, поднялся по лестнице, через минуту присоединившись к обществу друзей.

Глава 5

Сидели допоздна, хотя это было и не принято. Царь сразу заметил, что с советником его неладное творится, уж больно хмурым казался Ворон. Расспросы ни к чему не привели, отмалчивался он. Потом развеселился немного, и только тогда все разошлись по опочивальням.

Голоднову не спалось. Поворочавшись полчаса с боку на бок, он встал и пошёл бродить. Приблизившись к двери кудесника, увидел Иван, что из-под низа пробивается полоска света и, постучав, вошёл. Ворон лежал, читая толстую книгу.

– Что, Вань, мысли покоя не дают? – усмехнувшись, спросил он.

– Никакого, – ответил тот и сел на лавку.

– Вот и мне тож. Взял чтиво поскучнее, авось, думаю, как сонное зелье подействует, да пока толку чуть.

– Книги-то, я гляжу, не вручную пишутся, и много их.

– Так это ж тоже Саша придумал – из отдельных буквиц лист набирать. Теперь основной труд только на вырезывание знаков идёт.

– Ай, да Елисеев! Не изобрёл, конечно, но ввёл в обиход. Наверное, уважают его подданные за такие новшества?

Ворон помрачнел.

– Не все. Часть предпочитает по старинке жить, а всё новое бесовским считает.

– Так от этого многие правители страдали во все века: у нас вон картофельные бунты были, никак народ не хотел картошку сажать.

– Да что ты?! А у нас садят, только мало пока, лишь в царёвом наделе. Когда Елисей к нам пришёл, у него один клубень в кармане лежал, с него и пошло. Только предварил, ягоды с кустов не есть, отрава. Многому, многому новому, да полезному научил нас Саша. А к старому-то, что ж, всегда вернуться можно. Да только надо ль?

– Главное, чтобы до создания ядерного оружия никто не додумался, – пошутил Голоднов.

– Не знаю, о каком ты таком особом, но совсем без оружья никак, пока ворогом земля полнится. Знаешь что, Вань, давай-ка я тебе из травки успокоительной питьё сделаю, да и себе потом. А то так всю ночь и просидим.

Кудесник позвонил и наказал кипятка принести, а сам достал деревянный ящичек с травой и в кубок горсть насыпал. Когда явился слуга с водой, залил сбор, помешал и отдал Ивану.

– Должно быстро взять, – сказал он. – Подожди, пусть простынет чуток, да отстоится.

– Ну, я с собой заберу. Спокойной ночи, Ворон.

– И тебе сладких снов. Но, коль красна девка привидится, целоваться не приходи, не хочу я.

Оба засмеялись, и Голоднов отправился к себе.

Выпил он содержимое кубка и лёг, ожидая сна. И дождался, да только не обещанного покоя. Вскоре в животе рези начались, голова закружилась, подкатила тошнота. Вскочив, пошатнулся Голоднов и рухнул на пол, ноги отказались его держать.

С трудом добравшись до ночной лохани, Иван вызвал рвоту раз, другой. Когда в желудке ничего не осталось, полегчало, но совсем дурнота не отступила. Подняться Голоднов не смог, но сумел, толкнув дверь, вывалиться наружу, и потерял сознание.

Очнулся Иван в своей кровати. Рядом сидел насмерть перепуганный Саша, а вокруг суетились слуги. Елисеев поднёс к губам друга питьё, но тот шарахнулся прочь.

– Что ты, Ваня? – растерянно пробормотал царь. – Ты же не думаешь, что я отравить тебя хочу.

Больной слабо покачал головой и, с трудом шевеля языком, сказал:

– Успокоительный сбор Ворон своими руками заваривал, а, видишь, что вышло. Он тоже, наверное, убивать меня не собирался…

Вдруг подозрение так ярко вспыхнуло у Ивана в мозгу, что он даже затрясся весь.

– А что, если кудесник шпион Драгомира? – тихо спросил Голоднов.

– Бог с тобой, что ты, что ты! – замахал руками Елисей. – Он уже не раз верность свою доказывал. Да если б не Ворон, мне бы, вообще, здесь не выжить. Вань, что хочешь думай, но советник мой не предатель.

В этот момент появился предмет их обсуждения, таща за шиворот слугу, что ночью воду приносил. Челядинец рухнул на колени перед царём.

– Батюшка, не виноват я, видит бог, не виноват! Нет у меня на душе греха. Воду сам набирал-грел и ничего туда не сыпал.

– Хочешь сказать, щучий сын, что это я друга своего отравил?! – взревел кудесник, тряся несчастного изо всех сил.

– Погоди-ка, Ворон, не кричи…

Царь обратился к обвиняемому:

– Ты посуду оставлял, отходил куда?

Тот замер, вспоминая, а Елисей тихо спросил советника:

– А ты траву свою проверял? Вдруг попало что.

– Как её проверишь? Да ведь я сам её собирал, мне ли не знать, что она чиста.

И тут слуга встрепенулся.

– Батюшка-всемилостивец, прости, отбегал я по малой нужде, на миг всего…

– Рядом был кто?

– Дарёна, Семёра, да Ёрш.

– Вот и ещё подозреваемые, – вздохнул Иван. – Как среди них злодея найти?

– Всех троих от кухни отстранить, близко не подпускать! – рыкнул Саша. – А ты, – обратился он к челядинцу, – будешь пробовать все яства, вина и воду, что на царский стол понесут. Иди и гони своих товарищей взашей.

– Ох, и грозен ты, батюшка-царь, – слабо улыбаясь, промолвил Голоднов. – Ты скажи, кто меня отыскал-то?

– Марьюшка. Сон ей дурной и, как оказалось, вещий привиделся, что умираешь ты. Кинулась из опочивальни и нашла тебя, лежащего на пороге.

– Где она сейчас?

– В светёлке своей плачет. Пока не знали мы, выживешь ты, али нет, отправили её прочь, чтобы смерти не видела. Но, слава богу, Ворон отпоил тебя снадобьями своими и заклятьями оживил.

– Да, видно, сильно напуган Драгомир, раз убрать меня решил, – прикрыв глаза, сказал Иван.

– Может, тебе, Ваня, домой всё же отправиться, а? Здесь ты в опасности великой.

– И сдаться? И вас бросить?! Ну, уж нет! Пусть королевич сдохнет от злобы, а я никуда не уйду! И… и можно мне с Марьюшкой повидаться? Надо же ей спасибо сказать.

– Я и не сомневался, что он так ответит, – прогудел Ворон. – Сейчас приведу, обожди.

Вскоре в опочивальню вбежала девочка.

– Ванечка!

И, рыдая, бросилась к нему.

– Царевна моя прекрасная, – ласково говорил Голоднов, обнимая ребёнка, – не плачь, видишь, живой я, благодаря тебе.

– Испугалась я, Ванечка. Пообещай, что не бросишь меня, не уйдёшь к ангелам.

– Обещаю, солнышко моё ясное.